Именно партию решительных, сыгравшую выдающуюся роль в идеологических битвах предреформационной Германии, суждено было возглавить Конраду Муциану. Этому предшествовало традиционное для немецкого гуманиста путешествие в Италию.
У Муциана оно растянулось на долгих 7 лет, в течение которых он совершенствовал свои знания в шести университетах, получил в Болонье степень доктора права, познакомился со всеми наиболее заметными гуманистами Италии и, возвысившись до их уровня, разработал свою собственную философскую систему. По возвращении на родину он принял предложение занять административный пост в канцелярии гессенского ландграфа.
Казалось бы, созданы все условия для еще одной блестящей
карьеры вроде тех двух, о которых рассказывалось в
предыдущей статье.
Но Муциан рассудил по-иному. «Гений скромности», как назвал его один из биографов, он был не только лишен карьерных устремлений, тщеславия и корысти, но не стремился и к «заслуженной» славе. На «руководящей работе» в канцелярии Муциан пробыл очень недолго: отказался от нее «по
собственному желанию», чтобы занять пост каноника - члена
капитула (совета при епископе) в расположенном неподалеку от
Эрфурта маленьком городке Гота.
Эта скромная должность
обеспечивала независимость, и Муциан оставался каноником до
конца своих дней. Он не преподавал в университете (за
исключением краткого периода перед посещением Италии) и
резко выступал против ученых степеней, провозгласив: «там, где
председательствует здравый смысл, нет надобности в докторах».
Самое же примечательное в его поведении - отказ от публикаций.
За всю жизнь он не написал ни единой предназначенной для
печати строки!
Тем не менее, именно этот скромный каноник из
Готы, а не университетские профессора, стал «духовным отцом»
эрфуртского юношества. Каким же образом осуществлялась его
«руководящая роль»? Разумеется, имел место обмен визитами,
но главное - письма Муциана. Именно они позволяют судить о
том, как возвышенно ощущал их автор свое предназначение:
быть учителем и воспитателем. Поэзия была для него тесно
связана с высокой нравственностью. «Хороший поэт должен быть
непорочным (keusch)» и в стихах, и в жизни, - внушал молодежи
Муциан в своих письмах.
Памятуя о буйных нравах тогдашнего студенчества, можно было бы усомниться в действенности этих призывов, если бы мы не знали, что их подкрепляло наиболее эффективное воспитательное средство всех времен и народов - личный пример воспитателя.
Страстный библиофил, со слезами радости знакомившийся с новыми поступлениями своей библиотеки, Муциан стремился передать юношеству переполнявшую его любовь к книге.
Прежде всего - к античным подлинникам. Известно его высказывание о бесталанных подражателях античным текстам: он уподоблял их «кровососам», отсасывающим из тела лишь нездоровые соки. Преклонение перед классикой было и одной из причин его отказа от собственного литературного творчества. Муциан владел всеми тремя «языками гуманизма»: греческим, латинским и доевнееврейским, блистал эрудицией, но мышление ставил выше знания, то есть был натурой преимущественно творческой.
Для современников Муциан - непререкаемый литературный авторитет. Получить его отзыв, заслужить одобрение стремились многие, в том числе и наиболее видные гуманисты. Он пользовался уважением не только в Германии, но и в Италии, занимая в «неформальном зачете» немецких гуманистов высокое место: где-то сразу же вслед за Эразмом Роттердамским и Иоганном Рейхлином. В том, что это оказалось возможным, нельзя не видеть лестной характеристики не только самого "гения скромности", но и окружавшей его культурной среды.
Однако в историю Муциан вошел прежде всего как глава кружка молодых гуманистов Эрфуртского университета - Муцианова кружка. Сообщество эрфуртских гуманистов возникло в конце XV в. и просуществовало до начала второй четверти XVI в. Муциан руководил им в 1503-1509 и 1511-1515 гг. Воспитанники Муциана были «передовым отрядом» «партии рейхлинистов», выступившей против уничтожения еврейских книг, о
чем речь впереди.
Письма не горят
Свои религиозно-философские идеи Муциан излагал в письмах, но - только для «посвященных» и с непременным указанием сжечь этот «самиздат» после прочтения. Чего же мог опасаться наш философ, не побоявшийся открыто провозгласить Рим «логовищем всех преступлений»? Оказывается, куда больше официальных инстанций его страшили восстания «широких народных масс», вырвавшихся из под контроля религии и закона.
И он не хотел, чтобы его идеи тому способствовали. Проблема, волновавшая Пушкина («к чему стадам дары свободы») и современных политологов (возможно ли построение демократии в стране, большая часть населения которой к этому не готова), имеет, стало быть, весьма древнее происхождение.
Для Муциана свобода, преждевременного проникновения которой в массы следовало опасаться, была свободой религиозного мышления.
В предыдущих статьях уже говорилось о том, как по мере "взросления человечества" его религиозное чувство меняется и по содержанию, и по формам своего выражения: от принесения человеческих жертв каменным истуканам до монотеистических религий, от Бога, восседающего на облаке, вступающего в диалог с людьми и вершащего их историю, к пантеизму - философскому учению, объединяющего Бога (Творца, Высший разум) и Природу.
В духе пантеизма высказывались многие выдающиеся ученые. Вместе с тем, поскольку развитие религии, как и всякое развитие, происходит неравномерно, пантеисты и по сей день сосуществуют с идолопоклонниками.
Муциан был близок к пантеизму: дух был для него сутью всех вещей мира. Стремился он одухотворить и христианские догмы, настаивая на том, что даже воскресение Христа следует считать лишь духовным актом.
Муциан отвергал и высмеивал многие установления культа: реликвии, посты, исповеди и вообще всю церемониальную сторону религии, которая, по его мнению, только отвлекала от ее духовной сущности.
Вот несколько не нуждающихся в комментариях высказываний Муциана. "Я не почитаю сюртук, бороду и крайнюю плоть Христа, я почитаю Бога Живого, который ни сюртука, ни бороды, ни крайней плоти на земле не оставил". "Истинный Христос - не человек, а дух и душа", к нему нельзя прикоснуться руками.
"Христианство началось не с вочеловечения (Fleischwerdung) Христа, но на много столетий ранее, истинный Сын Божий - Божественная мудрость, которую, так же как и евреи, получили греки и германцы". Божественные заповеди не высечены в камне, а запечатлены Высшим учителем в наших сердцах и "состоят только из двух глав: люби Бога и людей, как самого себя".
Но неужели не было никаких недостатков у этого замечательного человека? - спросит умудренный жизнью читатель. Как сообщает неоднократно упоминавшийся нами историк Людвиг Гейгер, у Конрада Муциана, наряду с многочисленными достоинствами, действительно, как сказали бы мы теперь, "имели место отдельные недостатки". Он, в частности, "колебался в проведении линии партии" (рейхлинистов), настаивал на том, чтобы авторы литературных произведений соглашались с его рецензиями, допускал грубые выражения.
И хотя сам был "в быту скромен", не всегда осуждал аморальные поступки своих сторонников - вот и все замечания, которые можно было бы включить в его характеристику.
Последнее десятилетие жизни Муциана было печальным. Общество раскололось на борющиеся между собой религиозные группировки, крестьянские волнения угрожали более чем скромному достатку и самой жизни каноника. «Массы» как бы постарались оправдать его самые худшие ожидания на их счет и лишили того, что он более всего ценил, - счастливого покоя.
Одного за другим терял он друзей, ушла и слава - все выше поднималась звезда Эразма. Конрад Муцианус Руфус, один из самых светлых умов своего времени, столь многими почитаемый при жизни, умер, оплаканный немногими.
Анатолий Сирота
Источник: www.maranat.de
Опубликовано в журнале «Партнер» (Дортмунд) № 5 (118) 2007 г.
Использование материалов данного сайта разрешается только с установкой прямой ссылки на www.maranat.de.
Оглавление Закономерности в немецкой истории Печать
