Истины науки
Не могу согласиться с утверждениями статьи, открывающей юбилейный, двенадцатый номер вашего журнала за 1995 год: «.Гуманистические ценности и идеалы поколеблены плодами основанных на них форм жизни, а казавшиеся нерушимыми бастионы классической науки смыты новыми открытиями и их тяжелыми моральными и экологическими последствиями.
Границы между добром в злом, истиной и заблуждением, наукой и ненаукой почти неразличимы в этих условиях».
Если бы это было действительно так, то журнал следовало бы переименовать.
Впрочем, оставим на время гуманистический аспект проблемы и обратимся к утверждениям, относящимся к судьбам науки. Их содержание раскрыть легче — здесь явная перекличка с обширной статьей одного из наших лучших искусствоведов А. Якимовича «В ожидании третьей альтернативы», опубликованной в номере 11 журнала за 1994 год.
Отталкиваясь от соотношения неопределенностей Гейзенберга и провозглашая его «проектом новой философии», Якимович утверждает, что для философа отныне «все истины частичны. Уверенное и окончательное указание на нечто «окончательно истинное» стало нецелесообразным... Приходится.... ходить по длинному коридору мимо бесчисленных "дверей истин".
Глубокое убеждение в том, что никаких нетривиальных общеобязательных истин не существует и «ученые говорят сегодня одно, а завтра другое», следует рассматривать как одно из главнейших отличительных свойств обыденного мышления.
Другое дело, что мышление философствующих художников и филологов при всей их порой гениальной интуиции в этом смысле порой ничем не отличается от обыденного. Блистательный филолог Ницше, которого Якимович, наряду с К. Марксом, 3. Фрейдом, А. Эйнштейном и В. Гейзенбергом, провозглашает одним из творцов новой культурной парадигмы XX века, отрицал существование атомов, происхождение высших организмов из низших и вообще логику и истину («Истинно то, что выгодно»).
Якимович справедливо подчеркивает связь новой культуры с «докультурным» мифом, с допонятийным, не способным к дифференциации предметов и явлений архаичным мышлением, «так не похожим на логику науки Ньютона». Но пережитки архаичного мышления вовсе не чужды и современному обывателю! И та часть статьи Якимовича, которая посвящена новой культуре, воспринимается как гимн в честь победы обыденного мышления над наукой, которая наконец-то сама себя погубила новейшими открытиями. Но это воображаемая победа!
Именно так полагал и сам Гейзенберг, со взглядами которого можно ознакомиться по изданному на русском языке в 1987 году сборнику его статей «Шаги за горизонт». Но Гейзенбергу, состояние современной науки — самый сильный из аргументов, вселяющих надежду на оптимистическое решение мировых проблем. Надо ли напоминать читателям такого журнала, как «Знание — сила», о принципе соответствия? Но коль скоро в нем усомнились авторы редакционной статьи... «Теории, справедливость которых была экспериментально установлена для определенной группы явлений, с появлением новых теорий не отбрасываются, но сохраняют свое значение для прежней области явлений как предельная форма и частный случай новых теорий.
Выводы новых теорий в той области, где была справедлива старая классическая теория, переходят в выводы классической теории», — гласит принцип соответствия в формулировке И. В. Кузнецова (1948 год). Именно в соответствии с этим принципом теория относительности (независимо от ее философских интерпретаций) не отменила «науку Ньютона», а лишь ограничила область ее применимости при околосветовых скоростях.
Области научного знания, на которые распространяется принцип соответствия, не похожи ни на коридор Якимовича со множеством дверей «частичных истин», ни на размываемые новыми научными открытиями «бастионы» из редакционной статьи. Это, скорее, как бы ядро науки, ее устойчивая сердцевина. Границы ядра подвижны и неопределенны, на них возникают и порой гибнут новые направления научной мысли. И все же ядро неуклонно расширяется, ошибки отдельных ученых и научных школ рано или поздно исправляются мировой наукой.
А что же за границами ядра? Некоторые ученые допускают существование таинственного Нечто. На телеграмму американского раввина «Верите ли вы в Бога?» Эйнштейн ответил также по телеграфу: «Верю в бога Спинозы, не верю в Бога, который вмешивается в дела и поступки людей». О каком-то внутреннем нематериальном смысле существования Вселенной, «без которого скучно жить», говорил в одном из своих интервью А. Сахаров.
Известно, каких трудов и жертв стоят перемещения границ науки. Но так было всегда.
Почему же о неразличимости границ между наукой и ненаукой, между добром и злом в редакционной статье говорится именно в связи с новейшими открытиями? Может быть, акцент следует сделать на «тяжелых моральных и экологических последствиях» открытий? Здесь, казалось бы, все уже давно всем ясно: «Знание — сила, угрожающая погубить человечество». Но вот странное противоречие! Грандиозным достижением разума, прочно вошедшим в ядро науки, является понятие о развивающемся мире.
Преобразуясь на наших глазах, научная картина мира неизменно сохраняет в своей основе идею о Земле, Жизни и Человеке как о гигантских ступенях на великом пути эволюционного усложнения материи (прогресса), начавшегося миллиарды лет тому назад в безднах космоса и продолжающегося по сей день в истории человечества, его материальной и духовной культуры.
Важнейшим прогрессивным завоеванием на этом пути явилось рождение науки. Сошлюсь на авторитет В. Вернадского: создание науки «в эволюционном процессе жизни является величайшей важности событием в истории биосферы, в истории планеты».
Но как же тогда объяснить угрозы глобальных экологических катастроф, которые принесли с собой наука и техника?
Как объяснить урон, нанесенный наукой морали? Неужели неподвластный людям естественноисторический процесс созидания духовной культуры настолько внутренне противоречив, что сам несет в себе свое неизбежное отрицание? Альтернативный ответ: разрушая, наука должна и созидать взамен нечто новое — санкционировать новую мораль, опирающуюся на новые идеалы и позволяющую преодолеть любые кризисы.
Для Вернадского таким новым идеалом было «планетное мышление». Человек впервые реально понял, что он не только личность и гражданин, но и житель Земли, и должен действовать в «планетном аспекте», указывал Вернадский полвека тому назад. Обычно благородным призывам следуют лишь тогда, когда это становится жизненной необходимостью. Сейчас время настало: общие экологические, экономические, научно-технические, культурные проблемы все теснее стягивают обруч единства землян, а транспортные и информационные сети делают возможным его практическое осуществление.
Соответственно границей между добром и злом становится граница между тем, что помогает свободному развитию человечества, и тем, что ему мешает.
Наука, о которой принято говорить, будто бы она вне морали, на самом деле создает новую гуманистическую сверхценность — основу морали будущего, нового «категорического императора», как говаривал Ницше. Но до конца проникнуться новым идеалом может только тот, чье воображение способно охватить всю грандиозность великого пути усложнения материи, способно преклониться перед ним.
А для этого надо прежде всего признать: правильно сделанные научные выводы бесспорны и тем решительно отличаются от утверждений философии и религии, субъективной правды искусства, этических норм и основанных на здравом смысле суждений. Увы, этот первый шаг на пути от обыденного (религиозного, художественного, философского) мышления к «научной морали» XXI века необычайно труден, это подлинная революция в мышлении. Представление об общеобязательности научных истин «является новым достижением в истории культуры, только-только прокладывающим себе путь в сознании человечества», не без грусти констатировал Вернадский. Незнание, к сожалению, — тоже сила!
Редакционная статья — подтверждение справедливости мысли Вернадского, подтверждение, пришедшее с самой неожиданной стороны...
И в заключение еще об одном аспекте статьи Якимовича. Духовная жизнь XX века изображается в ней под знаком «переворота в основах ментальности»: новая культура (следует перечень имен — от Ницше до Пикассо) поколебала основы старой культуры Сократа и Декарта, Баха и Гете, Рафаэля и Рембрандта.
Но в какой мере потеряны эти великие имена для вдруг изменившего свою ментальность человечества? Прогресс и в природе, и в обществе трудно совместить с постоянными разрушениями до основания старого как условия созидания нового. Чаще старое участвует в рождении нового и сохраняется в нем «в сжатой форме», ибо «прошлое побеждают, поглощая» (X. Ортега-и-Гасет, 1930). И именно нынешнее положение в искусстве подтверждает справедливость такого утверждения. Если раньше требования и вкусы новой эпохи были часто враждебны предшествующей (многие произведения искусства во всем мире погибли по этой причине), то сейчас каждую из прошедших эпох полагают самоценной.
Кто станет утверждать, что Рафаэль и Рембрандт пользуются сейчас меньшей популярностью, чем мэтры авангарда? В этом смысле можно говорить о принципе соответствия не только для науки, но и для искусства, для духовной культуры в целом. Но иначе ведь и быть не может: «очеловечивание человека» (становление его индивидуальности), составляющее содержание истории, немыслимо без отбора и социального наследования непреходящих ценностей духовной культуры.
Возобновляя старый спор, Якимович обсуждает связь новой культуры с тоталитарными режимами,— возврат к архаичному мышлению разбудил этих чудовищ.
Беру на себя смелость утверждать: политические чудовища сумели бы использовать предоставленную им историей возможность и без помощи авангардистского искусства. Сейчас, после поражений в горячих и холодных войнах, они по-прежнему гнездятся в сознании миллионов и ждут своего часа.
Откуда следует, что вариантов всего два: либо назад, к первобытному стаду лишенных индивидуальности существ, либо вперед, к «научной морали», по пути, завещанному всеми поколениями, прошедшими по Земле. И нам никуда не уйти от выбора. «Третья альтернатива» в культуре — такая же опасная утопическая мечта, как и третий (между планом и рынком) путь в экономике.
|
