идише говорили не менее 11-ти, а то и все 12 миллионов: в странах Западной и Восточной Европы, в США и Аргентине, в Палестине и Австралии – везде, где жили ашкенази (выходцы из Эрец Ашкеназ - Германии). На идише выходило более 600 газет и журналов, на идише писались романы и научные труды, ставились спектакли... И если в начале века еще велись разговоры о том, что идиш – это всего лишь жаргон, язык еврейских домохозяек, «испорченный немецкий», то в 30-е годы Британская энциклопедия назвала идиш одним из основных языков культурного мира.
Теперь никто уже не сможет с уверенностью сказать, как сложилась бы история идиша во второй половине 20 века, если бы не Холокост. «Предки мои поселились в Польше за шесть или семь столетий до моего рождения, однако по-польски я знал лишь несколько слов», - признается Арон Грейдингер. Напротив, тысячи немецких, французских, австрийских, советских евреев зачастую знали лишь несколько слов на идише, языке своих отцов и дедов (заметим однако, что порой именно эти несколько бабушкиных-дедушкиных слов давали «фаргоиште» - ассимилированным евреям - ощущение причастности к еврейству).
Под напором ассимиляции идиш постепенно сдавал позиции как в просвещенных странах Западной Европы, так и в Советском Союзе. Скорее всего, он когда-нибудь пополнил бы список ушедших или постепенно уходящих в небытие еврейских языков и диалектов, числом более двадцати, но Катастрофа намного сократила отпущенный идишу век.
Есть на идише такое трудно переводимое слово «идишкайт» - дословно «еврейскость» (еврейская ментальность, еврейский образ жизни, еврейский дух).
От мира идишкайт, который говорил, пел, радовался, горевал, смеялся, бранился на идише, Холокост оставил лишь осколки, и не стало слышно в бывших местечках, превратившихся в обычные захолустные городки, «пулеметной еврейской речи без проклятой буквы «р», сладкого языка идиш - маме лошн» (Эфраим Севела). Язык лишился воздуха, лишился почвы.
Как дерево с подрубленными корнями, он еще жил, но уже был обречен. Возмужавший герой Зингера, ставший известным еврейским писателем, ведет в Нью-Йорке внешне вполне содержательную жизнь: работает в редакции еврейской газеты, пишет, встречается с читателями... Но эта жизнь - лишь мнимость, бесприютное призрачное существование, постоянное горестное воспоминание о мире «идишкайт», которого больше нет.
«С детства знал я три мертвых языка...» Мертвый, то есть вышедший из повседневного употребления, язык – для лингвистики дело обычное, убитый язык – явление гораздо более редкое.
Как идиш стал идишем
По историческим меркам,
идиш существовал недолго, около тысячи лет, но вопросов, не разрешенных до сих пор, он задал филологам предостаточно. Начнем с самого начала: где, когда, каким образом появился идиш? Еще не так давно неоспоримой считалась теория Макса Вайнрайха, автора фундаментальной четырехтомной “Истории языка идиш”: по его мнению, маме лошн родился на западе Германии, примерно там, где Майн впадает в Рейн.
Однако с недавних пор появилась и иная точка зрения: идиш родом с востока Германии, он сложился в долине Дуная, а возможно даже – в долине Эльбы. Доказательства сторонники каждой из этих теорий выдвигают достаточно весомые: исторические факты, примеры сходства между идишем и старонемецкими диалектами - «кандидатами» в предки маме лошн.
И хотя мнение Вайнрайха продолжает оставаться наиболее авторитетным, точка в родословной идиша будет поставлена еще не скоро. Вопрос «когда?», неотделимый от «как?», рождает еще больше загадок. Когда именно средневерхненемецкий диалект, который, предположительно, лег в основу идиша, обособился настолько, что возник новый самостоятельный язык?
Иными словами, когда язык коренного населения, на котором говорили, щедро разбавляя его словами и выражениями из иврита и арамейского, и писали, используя ивритский алфавит, евреи Эрец Ашкеназ, стал идишем? Уже в 10 веке... Нет, в 11-м... Ничего подобного, пути идиша и старонемецких диалектов разошлись лишь в 12-13 веках...
Пока евреи жили в Германии, идиш оставался вариантом немецкого, он стал самостоятельным языком, лишь когда ашкенази двинулись из Германии в славянские земли, в конце 13-го или даже в 14-15 веках... Вот, по крайней мере, пять вполне обоснованных точек зрения на то, как возник этот поразительный языковой коктейль – идиш.
В Восточной Европе идиш, обильно приправленный заимствованиями из местных языков (украинского, белорусского, русского, польского, литовского, чешского, венгерского, румынского), раздробился на диалекты. Различия между ними - в произношении, грамматике, словарном составе - были довольно существенными, однако говорящие на идише евреи всегда понимали друг друга. Все диалекты идиша стекались к одному источнику: священному языку Торы – лошн койдеш.
Маме лошн и фотершпрах
Отношения иврита и идиша – поистине единство противоположностей. Это красноречиво отразили еврейские поговорки: «Кто не знает иврита, тот необразован, кто не знает идиша, тот не еврей», «Иврит учат, а идиш знают», «Бог говорит на идише в будни, а на иврите в субботу». Иврит – возвышенный язык молитвы, язык учености, книг и философских бесед; его, «разделяя святое и будничное», не использовали в быту.
Идиш – повседневный язык простого люда, изменчивый, подвижный, живой. Маме лошн называли женским языком: это был язык «идише мамы», читательницы популярных изданий на идиш, в отличие от иврита, «фотершпрах», языка отцов, постигающих премудрости Торы и Талмуда. И в то же время идиш недаром сравнивают с дворцом, построенным на фундаменте лошн койдеш.
Маме лошн (кстати, даже само это название содержит ивритское слово «лашон» – язык) не просто что-то заимствовал из иврита – он его впитывал. Кроме многочисленных гебраизмов (ивритских слов, прочно укоренившихся в идише и понятных каждому), практически любое слово или выражение на иврите могло быть использовано говорящими на идише, будь то образованные люди, стремящиеся как можно точнее выразить свои мысли, или хитроумные торговцы, желающие скрыть смысл сказанного от немецких, швейцарских или голландских партнеров.
Иврит был для идиша примерно тем же, чем средневековая латынь для европейских языков, а церковнославянский язык - для русского: постоянным источником обогащения, залогом выразительности. Однако и язык Торы не был закрыт от влияний идиша: иврит ашкенази в конце концов стал значительно отличаться произношением от классического библейского языка именно благодаря воздействию маме лошн.
Гармоничное сосуществование двух еврейских языков - книжного иврита и разговорного идиша - нарушилось во второй половине 19 века, когда иврит стал возрождаться как современный разговорный язык, а прежде непритязательный идиш сделался языком литературным. Случилось все, конечно, не вдруг. Нравоучительная и занимательная литература на идише существовала уже в 16 веке. Это были переложения библейских сказаний с комментариями, словари, сборники назидательных историй из Талмуда, мемуары, рассказы о путешествиях, наконец, народные пьесы - пуримшпили.
И все же идиш оставался «пасынком еврейской литературы» до тех пор, пока на рубеже 18-19 столетий он не стал опорой хасидизма. Превознося искренность и чистоту веры превыше учености, хасиды обращались к простым людям на их языке. Жизнеописания основателей учения и духовных лидеров, мистические рассказы, притчи, сказки сделали идиш истинным языком народной литературы задолго до того, как закончились споры о том, имеет ли маме лошн право на этот статус.
Против своей воли подыгрывали идишу и просветители-маскилим: свои сугубо «антиидишисткие» идеи (интеграция евреев в европейскую культуру, принятие местных языков при одновременном изучении иврита) они могли пропагандировать только на идише. Призывая «забыть язык гетто» на этом самом языке, они сделали идиш языком современной публицистики. С 1860-х годов на идише начинают выходить газеты. Но, конечно, решающим для становления литературного идиша стало то, что за него проголосовали талантливые писатели – Менделе Мойхер-Сфорим, Шолом-Алейхем, С. Ан-ский, Ицхак- Лейбуш Перец, Шолом Аш.
«Наши писатели смотрели на идиш свысока и с полнейшим презрением... Меня очень смущала мысль, что если я буду писать на «жаргоне», то этим унижу себя; но сознание пользы дела заглушило во мне чувство ложного стыда, и я решил: будь что будет – заступлюсь за отверженный «жаргон» и буду служить своему народу!» - объяснял свой выбор «дедушка еврейской литературы» Менделе Мойхер-Сфорим.
Однако очевидно, что не только «сознание пользы дела» заставило писателей-реалистов предпочесть идиш ивриту: для того чтобы правдиво рассказать о жизни еврейских местечек, подходил только идиш – этот колоритный, пряный, неподражаемый семито-славяно-германский сплав.
