Часть 7. Как труд стал призванием
“Wer sind Sie von Beruf?” Эта фраза - одна из первых, запоминаемых на языковых курсах, - обычно переводится как вопрос о профессии. Меж тем такой перевод может оказаться неточным: «rufen» означает «звать», и немецкому «beruf» формально соответствует несколько высокопарное русское слово «призвание». «Beruf» объединяет оба значения - как обыденное, так и возвышенное, - тогда как в русском языке они разделены, да и слово «призвание» не передает, как мы увидим ниже, всего смыслового богатства своего немецкого эквивалента.
При переводе на английский таких трудностей не возникает: немецкому «beruf» соответствует английское «calling». Есть точные эквиваленты и в языках других народов Северной Европы, тогда как в итальянском и испанском, так же, как и в русском, их нет.
Автор этого лингвистического открытия - замечательный немецкий культуролог, социолог и историк Макс Вебер (1864-1920) - объясняет его следующим образом. «Beruf» - слово относительно новое.
Оно впервые возникло под пером переводившего Библию Мартина Лютера. До него соответствующее понятие Библии передавалось посредством слов «Werk» (дело) и «Arbeit» (работа), и только после лютерова перевода слова, аналогичные «Beruf», появились в языках народов, принявших в своем большинстве протестантизм. Новое слово понадобилось Лютеру для того, чтобы выразить новую идею.
«Beruf» - не просто призвание, а призвание божественное: Бог предназначает человека к определенному виду труда, вера проявляется в прилежном исполнении этого профессионального предназначения. Божественный статус труда - такова была идея, которую утверждало понятие «Beruf» и которой со временем суждено было стать мощным духовным фактором капиталистического преобразования Западной Европы.
Итак, христианин должен верить, что он призван Богом к труду, и должен быть достоин своего призвания. При этом конкретный вид труда значения не имеет: все профессии равноценны в глазах Господа. Как об этом уже говорилось в одной из
предыдущих статей , в основе мировоззрения Лютера лежала идея о несопоставимости бесконечного величия Бога с мирскими делами. Для понимаемого таким образом Бога не могло быть различий и между разными видами труда. «Все дела, как великие, так и ничтожные, равны перед лицом Твоим», - учил Лютер.
«Труды монахов и священников, какими бы тяжкими и святыми они ни были, ни на йоту не отличаются в глазах Бога от трудов крестьянина в поле или женщины, работающей по хозяйству». И еще: «Я есмь человек, а это более высокий титул, чем князь», потому что князей создали люди, а человека мог создать один только Бог. Эти и другие подобные им высказывания Лютера, часто цитируемые в посвященных ему исследованиях, отображают наиболее радикальные стороны его мировоззрения.
Надо ли говорить о том, как глубоко враждебна была эта система взглядов всему строго иерархическому феодально-церковному обществу Средневековья, в котором «хозяева жизни» гордились не столько умением зарабатывать деньги, сколько умением их тратить?
Вместе с тем, следует иметь в виду, что взгляды Лютера формировались в течение десятилетий, постепенно изменяясь как в силу внутренней логики развития его мыслей, так и под воздействием внешних обстоятельств.
Поэтому говорить о «системе взглядов» можно в данном случае лишь весьма условно: перед нами, если воспользоваться соответствующими терминами, «слабо интегрированная система», не лишенная внутренних противоречий и с множеством «внесистемных элементов». Противоречия были неизбежны, ибо они вытекали из самой сути Реформации, утверждающей новые идеи, идеи своего времени, посредством отсылок к авторитетам прежних дней. (Подробнее об этом говорится в одной
из предыдущих статей.)
Лютер провозгласил таким авторитетом Библию, но концепция божественного призвания не согласуется с известным библейским утверждением о труде, как о проклятии, наложенном Богом на всех потомков согрешившего и изгнанного за это из рая Адама. Не жаловал труд и Христос, приводивший в пример птиц небесных, «которые не сеют, ни жнут» (Матф., 6: 26). Установлено, что в Средние века слово «Arbeit» означало не только «работу», но и «нужду», «муку», «заботу», «наказание».
Пытаясь покрепче связать между собой «веру» и «труд», Лютер на протяжении многолетних творческих исканий неоднократно приводил дополнительные соображения о престижности труда.
Так, он убеждал себя и других в том, что тот, кто следует божественному призванию, помогает другим людям, участвуя, так сказать, в общественном разделении труда. Тем самым прилежный труженик выполняет известную библейскую заповедь: проявляет свою любовь к ближним. Ссылки на Библию в глазах реформатора были самыми весомыми доводами.
Он приводил в пример Богоматерь, которая трудилась и после того, как узнала, что станет матерью, апостола Петра, который был "из рыбаков", Адама, до изгнания из рая возделывавшего сад Эдемский. Воспроизводил Лютер и традиционную для церкви точку зрения на труд как на средство обретения духом господства над грешной плотью, проповедовал на темы «кто не работает, да не ест» (апостол Павел) и «лень - мать всех пороков» (Цицерон). И все же основным стимулом должно было быть желание прилежным трудом продемонстрировать Богу приверженность своему Beruf-призванию.
Приверженность бескорыстную, ибо стремление к прибыли, превышающей скромные личные потребности, осуждалось. Не следовало надеяться и на то, что труд «спасет душу»: Бог Лютера дарует «спасение» не за «трудовые заслуги» и «добрые дела», а лишь по своему непостижимому волеизъявлению. (Подробнее об этом говорится в одной из
предыдущих статей.) По существу, речь шла о воспитании нового человека - добросовестного (от слова «совесть») труженика, для которого труд должен был стать глубоко осознанным нравственным долгом, стать «делом совести».
Можно усомниться в том, что наставления Лютера, даже с учетом его высокого религиозного авторитета, могли сами по себе заметно повлиять на такую важнейшую характеристику любого общества, как отношение к труду. Однако призыв Лютера свое действие, по крайней мере частично, возымел. Объясняется это теми изменениями в отношении к труду, которые стали происходить в средневековом обществе задолго до Лютера: его идея о божественном призвании легла на хорошо подготовленную почву.
Более того, сама эта идея, при ближайшем рассмотрении, оказывается не такой уж и новой.
Кем же были люди, с готовностью внимавшие тому, как Лютер возвеличивал труд, находя для этого все новые и новые доводы? Отношение средневекового общества к труду было далеко не однородным и заметно менялось от века к веку. «Темные века», наступившие вслед за гибелью античной цивилизации и «варваризацией» Европы, привели к хозяйственной деградации.
Наиболее многочисленная часть населения - земледельцы - существовала на грани выживания. «Средневековый Запад - это, прежде всего, универсум голода», - отмечает французский историк Жак Ле Гофф и указывает как на одну из причин этого на отношение к труду, сложившееся в раннем Средневековье: «Германские завоеватели привнесли презрение воинов к трудящимся, христианство - презрение ко многим видам мирской деятельности». Медленное развитие экономики ощутимо ускорилось лишь к X в., тогда же начало меняться и отношение к труду.
В начале - к труду крестьян. У известного российского исследователя средневековой культуры Арона Гуревича мы находим относящееся к концу ХI в. перечисление грешников, которых ждет ад. В нем, наряду с неправедными священниками, рыцарями-грабителями и купцами-обманщиками, указаны «почти все» ремесленники, тогда как крестьяне отсутствуют, «ибо ведут простой образ жизни и кормят народ божий».
Францисканский проповедник XIII в. включил в «единую семью Христову» уже «все состояния мира», кроме бродяг, евреев и жонглеров. (Дальше можно спросить, как в известном анекдоте: а почему жонглеров?) Отрицательное отношение к жонглерам сохранялось дольше, чем к другим профессионалам Средневековья, потому что они считались слугами дьявола.