Сможем ли мы выбраться из колеи?
Стоящая перед нашим обществом проблема "выбора пути к подлинно демократическим формам правления" (1) может анализироваться и методом исторических аналогий. На страницах "Полиса" уже опубликованы несколько довольно интересных сравнительных исследований: на материале истории Бразилии (2), о закономерностях эволюции авторитарных режимов в Европе и Латинской Америке в 70-80-х годах (3).
Следующим шагом, на мой взгляд, должна стать аналогия, исходящая из более общих закономерностей исторического развития в Новое время".
Переход к рыночной экономике и демократической государственности совершался по нескольким путям, В Англии и Франции новое общество зарождалось в результате внутреннего развития, в странах "второго эшелона капитализма" - Германии, Италии, Испании и др. - с большой силой действовали экзогенные факторы, исходившие от стран-лидеров.
Именно этот второй путь, удачно повторенный "новыми промышленными странами", и является, по-моему, очевидным аналогом для выхода из тупиков "реального социализма".
Присмотримся поэтому, как утверждался капитализм в "догоняющих странах". Обобщенная схема этих социальных преобразований, опубликованная в начале 80-х годов научным коллективом с участием Нодари Симония (4), может быть применительно к интересующей нас проблеме кратко изложена следующим образом.
Сложный и длительный процесс рождения новой общественной системы проходит через несколько закономерно чередующихся фаз. Он начинается с заимствования у передовых стран новых политических форм и технологий. С их помощью власть пытается сохранить существующий общественный порядок и, разумеется, самою себя. Аналог - первый этап нашей перестройки с его гласностью (вместо свободы слова), шумными выборными кампаниями (при отсутствии многопартийности, политического плюрализма), лозунгом "ускорения научно-технического прогресса" (при отсутствии структурных изменений в экономике) и т.п.
Во второй фазе перехода заимствуемые формы начинают наполняться соответствующим им содержанием. Начало этому процессу кладут реформы сверху (в России — при Александре II), но теперь они получают поддержку и снизу - благодаря формированию капиталистического уклада, возникновению среднего класса. Целью реформ по-прежнему являются и самоусиление (самоспасение) режима, и сохранение власти господствующих социальных группировок. Однако государство начинает выражать компромисс между дворянством и нарождающейся буржуазией.
Стремясь сохранить свои привилегии, на компромисс с новыми хозяевами жизни идет лишь часть феодалов, остальные всячески стараются замедлить и даже торпедировать реформы. И тогда история прибегает к сильнодействующему средству - массовым революционным выступлениям. С них и начинается третья фаза переходного периода (в России - это 1905 г.). Но, в отличие от стран-лидеров, такие революции не имеют завершенного, системообразующего характера. На данной фазе не образуется исторический раздел эпох, ибо не устраняется прежняя политическая система.
Ее лишь обновляют, вынуждают верхи приступить к проведению сверху более глубоких преобразований.
На второй фазе нашей перестройки часть прежней партийной номенклатуры переходит в административно-советские и коммерческие структуры, стремясь сохранить свое привилегированное положение (так же, как это когда-то делали обуржуазившиеся феодалы). Но преобразований, сопоставимых по масштабам хотя бы с реформами Александра II, не происходит. Старая номенклатура все еще достаточно сильна, чтобы их не допустить.
Исторический шанс не реализуется (вспомним судьбу "500 дней" и других аналогичных проектов). Как следствие - разрушение старого без созидания нового, нарастающий развал экономики и попытки силового возврата к прежним порядкам. Августовский путч - свидетельство (вполне вероятно, не последнее) того, как упорно сопротивляются назревшим переменам силы прошлого. Ответом явилась августовская политическая революция явно незавершенного характера - она не только не сопровождалась радикальными социально-экономическими переменами, но даже не захватила средние и нижние эшелоны политической власти.
На третьей фазе "догоняющего развития", начинающейся с незавершенных буржуазных революций, на историческую арену выходит новый тип государственности – бонапартизм. (В широком смысле этого слова - как характерная для данной фазы переходного периода авторитарная государственность, не обязательно воспроизводящая военную империю Наполеона.) На этой фазе авторитарная форма лишь прикрывает буржуазное содержание.
Историческая неизбежность бонапартизма вытекает из того, что общество слабо структурировано, буржуазия еще политически неопытна, сразу же после своей победы раскалывается на соперничающие друг с другом фракции и не в состоянии овладеть механизмами власти, придать ей демократический характер. К тому же бонапартизм успешнее, чем "классическая" демократия, выполняет важнейшую историческую задачу: нарождающийся рынок должен перевоспитать доставшиеся ему в "наследство" массы. А для этого нужна сильная власть, легитимность которой опирается на сохраняющиеся еще в массовом сознании стереотипы.
В опоре на "пережитки" феодализма и проявляется преемственность бонапартистской государственности, составляющая ее главную силу. Преемственность видна также и в том, что используются оставшиеся в наследство от абсолютистского государства военно-полицейский и бюрократический аппараты. Их невозможно сразу отстранить от дел.
Сочетая преемственность с утверждением нового, бонапартизм удерживает власть, прибегая к лавированию между разнородными социальными группами, выступает в качестве арбитра между ними.
В странах "второго эшелона" незавершенность политических революций приводит к тому, что преемственность обусловливает довольно продолжительное сосуществование старого и нового. Образуется сложное переплетение, своего рода "симбиоз" старой абсолютистской и новой бонапартистской государственности, не позволяющий еще говорить об окончательном утверждении нового строя.
На практике такой симбиоз ("бонапартизм без Бонапарта") часто находит свое конкретное выражение в сосуществовании монарха и верных старым порядкам армии и полиции с реформатором — главой бюрократического аппарата (в России таковым был Столыпин, в Германии - Бисмарк).
С незавершенной (августовской) политической революции 1991 г. в России начинается третья фаза и нашего "догоняющего развития". Новые люди, пришедшие в верхние эшелоны власти, запускают, наконец, экономические реформы.
Их глубина, темп определяются симбиозом все еще остающейся у власти старой номенклатуры (аналог феодалов, носителей абсолютистской государственности) с реформаторами и предпринимательскими кругами (аналог буржуазии). Старые (советские) органы власти сохраняются, но реформаторы пытаются наполнить их новым содержанием. Такую задачу, как мне кажется, нельзя решить в рамках парламентской системы - для этого у демократов не хватает ни сил, ни организованности, так же как не хватало их у буржуазии Запада, когда, утратив после своей победы "отрицательное единство", она разбилась на фракции.
Как уже отмечалось, для закрепления победы буржуазии на третьей фазе необходима авторитарная (бонапартистская) компонента симбиозной государственности. У нас ее отдаленным аналогом, по-моему, является власть первого президента России, опирающаяся на глубоко укорененные в массовом сознании представления о харизматическом лидере.
В этом, а также в использовании многих элементов старого бюрократического аппарата выражаются неизбежные элементы преемственности, о которых говорилось применительно к третьей фазе модели "догоняющего развития". Сходной является и великая историческая задача перевоспитания: новая власть должна (как это делали в прошлом бонапартистские режимы) преодолевать оставшееся от прежней социальной системы в массовом сознании отношение к труду и частной собственности, экономическую пассивность, иждивенчество.
Сходство послеавгустовского режима с классическими бонапартистскими типами государственности проявляется и в политическом лавировании - в данном случае между демократическими и партийно-номенклатурными группировками, — отчетливо наметившимся уже в президентство Горбачева.
Итак, все уже было. Новые люди в новых декорациях, сами того не сознавая, играют по старым, предписанным историей правилам. Эти правила исключают, в частности, преобразование общества "все вдруг".
Политические и рыночные структуры данной фазы - всего лишь заимствованные, "пустые" формы с еще не сложившимся новым содержанием. По этой же причине не могут не отличаться от идеала, рожденного нашим воображением, и нынешние политические деятели, провозгласившие себя демократами. Лишь немногие из них выковали свои либерально-демократические убеждения, борясь в годы застоя с тоталитаризмом. Для большинства же приверженность демократии остается пока чем-то внешним и не согласуется порой с высокими этическими нормами, которые принято связывать с подобными убеждениями.
Новой, истинно демократической духовности еще только предстоит одержать свои победы над бездуховностью и догматизмом государственного социализма - общества, отвергнутого историей. Эта печальная истина застала врасплох тех, кто все еще полагает, будто бы нравственная проповедь сама по себе способна воспитать народ и его лидеров. Увы, крах коммунизма парадоксальным образом обернулся торжеством идеи Маркса об экономическом детерминизме.
Ни "плановая экономика", ни "латиноамериканский капитализм" не совместимы с либерально-демократической духовностью. Только преодолев рифы номенклатурной приватизации и демонополизации, выбравшись на просторы социально ориентированной рыночной экономики, наше общество создаст необходимые условия для преодоления удручающего состояния нравов. Отказаться от прочно укоренившегося на нашей почве (не без помощи великой русской литературы XIX в.) отношения к частному предпринимательству, как к чему-то непременно противоречащему нравственности, для этого так же необходимо, как необходимо изжить люмпенское стремление к уравниловке.
Пока же мы все еще находимся в самом начале великого пути преобразований, на который вступили единственно возможным для "догоняющего общества" способом - заимствуя внешние формы, то есть то, что только и можно воспроизвести без длительной и напряженной работы духа. Противоречивое сосуществование старой и новой экономики и государственности, а не ошибочность политических решений является основной причиной переживаемого страной кризиса.
Памятуя об этом, не будем предъявлять несбыточных требований "первому поколению" демократов, ведь возможности даже лучших из них ограничены историей. И уж тем более не стоит вымещать на таких деятелях горечь от наших бедствий, переходя от безграничного восхищения к лютой ненависти, как это во все времена было свойственно обыденному сознанию. Цели же окинуть мысленным взором весь путь, пройденный страной после 1985 г., и задать себе вопрос: "а могло ли быть лучше?", то, учитывая опыт истории и грандиозность задачи, следует признать: по всей вероятности, могло бы быть только хуже!
Самого плохого пока, к счастью, удавалось избежать.
А теперь постараемся заглянуть за это "пока". Следующая, четвертая фаза модернизации в "догоняющих странах" оказывается для них критической, ибо общество оказывается в особом - "неравновесном" - состоянии. Из-за ускоренного прохождения, наложения друг на друга фаз переходного периода, из-за того, что заимствуемое извне новое наслаивается на "непереваренное" старое, в "симбиозном" обществе возникают внутренние напряжения.
Они в ряде случаев приводят к социальному взрыву - власть захватывают силы, стремящиеся утвердить тоталитаризм и стоящие на националистической (фашистской) или классовой (коммунистической) платформе. Анализ Н. Симонии приводит его к выводу о том, что на начальных этапах симбиозной, абсолютистско-бонапартистско-монополистической фазы не существует буржуазно-демократической альтернативы. И не случайно все попытки ее реализовать в прошлом закончились или "диктатурой пролетариата", или победой фашизма в его классической (Италия, Германия) или модифицированной (Испания, Португалия и др.) форме.
Прямое перенесение парламентской демократии в общество, еще не ставшее гражданским, еще не воспринявшее дух социального согласия, компромисса, не создавшее эффективного административного аппарата, изолированное от внешнего мира, могло завершиться лишь так, как завершилось - социальным взрывом, контрреформой. Альтернатива тоталитарным режимам существовала лишь в рамках авторитарной государственности.
(Авторитарность понимается здесь так же в широком смысле - как любой недемократический вид государственности.) Так, в России 1917 года, как полагают некоторые отечественные историки, альтернативой октябрьскому перевороту мог стать только режим, возглавляемый военным диктатором.
Означает ли это, что аналогия первых трех фаз переходных периодов "феодализм - капитализм" и "социализм - рыночная экономика" неминуемо предрекает и нам в четвертой фазе тоталитарную диктатуру?
С положительным ответом на этот "вопрос вопросов" не вяжется опыт стран, в которых господствовал фашизм. Переболев им, все они ныне стали демократиями, как бы приобретя иммунитет.
Особенно поучителен, на мой взгляд, для нас пример Испании. Можно показать, что исторические судьбы этой страны и России во многом сходны (см., например, 5); кроме того, отличие от других диктатур, потерпевших поражение во второй мировой войне, Испания преодолевала авторитаризм без опоры на оккупационную администрацию демократических держав-победительниц.
Не вполне справедлив и часто встречающийся довод о принципиальной разнице между фашистскими и "пролетарскими" диктатурами, поскольку первые сохраняли частнособственническую экономику. На деле конфликт между всемогущей бюрократией однопартийного государства и развивающейся по законам рынка экономикой был неотвратим и в фашистском рейхе: первая с каждым годом там все более контролировала вторую.
Ответ на вопрос о нашем будущем, видимо, должен быть таким: страна подошла к точке бифуркации исторических путей; один из них ведет к тоталитарной диктатуре, другой - к демократии, но через усиление власти. Исторические аналогии допускают оба варианта - и движение по колее контрреформы, и выход из этой колеи.
Выбор исторического пути - всегда равнодействующая многих противоборствующих сил.
Это позднее, когда все уже свершилось, историки глубокомысленно анализируют "гениальные планы" и "роковые просчеты" исторических деятелей, будто бы определившие ход событий. Какие силы "зацикливают" российскую историю, достаточно хорошо известно. Какие же новые факторы противостоят им сейчас, внушая надежду на спасительный поворот из дьявольской колеи? Вот основные.
Прежде всего, это опыт истории.
По моему мнению, неверно часто встречающееся утверждение, будто бы народы ничему не учатся на своих ошибках. В сознании россиян жива память и о гражданской войне, сталинском терроре. Им хорошо ныне известно, к чему приводит националистическая и классовая демагогия: все подобное "мы уже проходили". Очевидно, и распад СССР воспринимался бы в массовом сознании совсем по-иному, если бы этому процессу не предшествовало освобождение колоний западных держав.
Осознается и то, что мучительный переходный период, предшествующий утверждению новой общественной системы, является печальной необходимостью. Остается сделать еще один шаг - отказаться от бездумных, опасных попыток немедленно утвердить "классические" формы демократии в стране, где нет гражданского общества, укоренившихся демократических и парламентских традиций. Необходимо прислушиваться к предупреждающим голосам прошлого: в догоняющих обществах "классический" парламентаризм, как правило, сам по себе не заработает.
Чтобы у демократии переходного периода было будущее, она должна опираться на сильную власть - тем более сильную, чем выше уровень конфликтности в обществе. В развертывающейся сейчас дискуссии между сторонниками президентской и парламентской республик предупреждающий голос истории недвусмысленно высказывается в пользу первых.
Еще один фактор, сулящий надежду на выбор демократического пути в будущее, - изменившееся соотношение между естественноисторической стихией и степенью вмешательства людей в свою собственную историю. Если на заре истории ее можно было сравнить с действием природных механизмов, то в наше время овладение политическим искусством предоставляет обществу возможности, соизмеримые с силами исторической стихии. Примером трагического вторжения в историю политики, ставшей разрушительной силой, являются тоталитарные режимы.
Они были обязаны своим возникновением не только слепой ярости и отчаянию люмпенизированных масс, но и мифотворчеству, визионерству, ловкой социальной демагогии интеллектуалов крайне радикального (левого и правого) толка. Пример созидательного исторического творчества - разносторонняя международная поддержка нарождающихся демократических режимов (в том числе в нашей стране). Государства-мировые лидеры помогают рождению нового не только примером и самим фактом своего существования, как это было в прежние времена, но и осознананными, рациональными действиями, направленными ко благу всего человечества (а значит, и ко благу самих стран-лидеров).
Дополнительное обнадеживающее отличие современной эпохи - колоссальное увеличение роли средств массовой информации и межличностных контактов между гражданами разных государств. Если раньше импульсы, исходящие от стран-лидеров, воспринимались с большим опозданием, в основном элитой догоняющих государств, то теперь они оказывают непосредственное, быстрое воздействие и на массовое сознание.
В том, что "за морем житье не худо", благодаря ТВ, "широкие массы трудящихся" убеждаются собственными глазами ("демонстрационный эффект"). И точно так же могут они встретиться на экране лицом к лицу с политическими лидерами, а это тяжелый экзамен для демагогов всех мастей.
В мире, осознающем себя как целое, по-новому, демократически могут быть решены узловые проблемы переходного периода.
Предпосылки этого - опыт прошлого, прозрение масс, политическое искусство новых элит, международное сотрудничество. Будем надеяться - всего этого, вместе взятого, окажется достаточно, чтобы Россия смогла вырваться, наконец, из глубокой, избитой колеи, ведущей в новый исторический тупик.
|
